Неточные совпадения
Поеду к Бетси; может быть,
там я увижу его», сказала она себе, совершенно
забыв о том,
что вчера еще, когда она сказала ему,
что не поедет к княгине Тверской, он сказал,
что поэтому и он тоже не поедет.
— А дело, по-настоящему, вздор. У него нет достаточно земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то есть он рассчитывал,
что она не нужна, и о ней хозяева <
забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон века собираются крестьяне праздновать
там Красную горку. По этому-то поводу
я готов пожертвовать лучше другими лучшими землями,
чем отдать ее. Обычай для
меня — святыня.
Сказать вам,
что́
я думал? Вот:
Старушки все — народ сердитый;
Не худо, чтоб при них услужник знаменитый
Тут был, как громовой отвод.
Молчалин! — Кто другой так мирно всё уладит!
Там моську вовремя погладит,
Тут в пору карточку вотрет,
В нем Загорецкий не умрет!..
Вы давеча его
мне исчисляли свойства,
Но многие
забыли? — да?
И, верно, счастлив
там, где люди посмешнее.
Кого люблю
я, не таков:
Молчалин за других себя
забыть готов,
Враг дерзости, — всегда застенчиво, несмело
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на дворе давно уж побелело,
Как думаешь?
чем заняты?
— Садовник спал
там где-то в углу и будто все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит!
я первая говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но
что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [
Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. —
Что вы нахмурились? перестаньте.
Я велю еще подать вина!
Но, вероятно, флага, за туманом, с берегу не было видно (
я теперь
забыл эти подробности), а пушка могла палить и по другой причине:
что бы
там ни было, но лоцман не явился.
— Ах, боже мой, как это неприятно, — возразил Дубельт. — Какие они все неловкие. Будьте уверены,
что я не пошлю больше полицейского. Итак, до завтра; не
забудьте: в восемь часов у графа; мы
там увидимся.
Губернатора велено было судить сенату…, [Чрезвычайно досадно,
что я забыл имя этого достойного начальника губернии, помнится, его фамилья Жеребцов. (Прим. А. И. Герцена.)] оправдать его даже
там нельзя было. Но Николай издал милостивый манифест после коронации, под него не подошли друзья Пестеля и Муравьева, под него подошел этот мерзавец. Через два-три года он же был судим в Тамбове за злоупотребление властью в своем именье; да, он подошел под манифест Николая, он был ниже его.
Однажды
я влез на дерево и свистнул им, — они остановились
там, где застал их свист, потом сошлись не торопясь и, поглядывая на
меня, стали о чем-то тихонько совещаться.
Я подумал,
что они станут швырять в
меня камнями, спустился на землю, набрал камней в карманы, за пазуху и снова влез на дерево, но они уже играли далеко от
меня в углу двора и, видимо,
забыли обо
мне. Это было грустно, однако
мне не захотелось начать войну первому, а вскоре кто-то крикнул им в форточку окна...
Я так был занят муравьями,
что совершенно
забыл о червячке и когда посмотрел на то место, где он лежал, его уже не было
там видно. Поблизости находилось маленькое отверстие в земле, и
я увидел как его утащило туда какое-то насекомое вроде жужелицы. Когда
я вновь перевел взгляд на место поединка, то увидел одного только рыжего муравья. Он суетился и, видимо, искал оброненную личинку, но не найдя ее, отправился за новой добычей.
— Два слова, князь,
я и
забыл вам сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, — если только вам это не в большую натугу будет, — не болтайте ни здесь, о том,
что у
меня с Аглаей сейчас было, ни
там, о том,
что вы здесь найдете; потому
что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
— Тут не один был Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!..
Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо; иду
я раз около траншеи и вижу, взвод идет с этим покойным моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не знает; только вдруг минут через пять, как из-под земли, является Петров. «Где был?» — «Да
я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку
там обронил и
забыл». А, как это вам покажется?
Там я найду ту милую causerie, [беседу (франц.)] полную неуловимых petits riens, [безделиц (франц.)] которая, не прибавляя ничего существенного к моему благополучию, тем не менее разливает известный bien etre [благостный покой (франц.)] во всем моем существе и помогает
мне хоть на время
забыть,
что я не более, как печальный осколок сороковых годов, живущий воспоминанием прошлых лучших дней и тщетно усиливающийся примкнуть к настоящему, с его «шумом» и его «crudites». [грубостью (франц.)]
— Хороша-то хороша. И критиков заранее устранил, и насчет этой дележки:"Об себе, мол, думаете, а старших
забываете"… хоть куда! Только вот
что я вам скажу: не бывать вороне орлом! Как он
там ни топырься, а оставят они его по-прежнему на одних балыках!
Когда
я думаю,
что об этом узнает Butor, то у
меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme! [В сущности, он славный парень! (франц.)] Ведь ты сама перед ним виновата — право, виновата! Ну,
что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все
забудет! Не могу же
я погибнуть из-за того только,
что ты
там какие-то меланхолии соблюдаешь!
— Жалеют
там люди,
что неграмотные они! — сказала она Андрею. — А
я вот молодая умела читать, да
забыла…
— А знаете — вы хотели кой-что от
меня утаить, вот вы перечислили всех, кого заметили
там, за Стеной, но одного
забыли. Вы говорите — нет? А не помните ли вы,
что там мельком, на секунду, — вы видели
там…
меня? Да, да:
меня.
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно
забывая,
что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск,
там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну,
я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете,
что вот
я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы
забыли,
что от него
там бог знает
чем пахнет… да и не хочу
я совсем давать себе этот труд.
Я просто призываю писаря или
там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и
я ему говорю «Дорогой мой, ты
мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело с концом. Как уж он
там делает — это до
меня не относится.
— Вот до
чего договорились, — перервал он, — велите скорей подавать
что там у вас есть: яичница,
что ли?
Забыть вас! Как могли вы подумать? Бог накажет
меня…
— Извозчики? извозчики всего ближе отсюда… у собора стоят,
там всегда стоят, — и вот
я чуть было не повернулся бежать за извозчиком.
Я подозреваю,
что он именно этого и ждал от
меня. Разумеется,
я тотчас же опомнился и остановился, но движение мое он заметил очень хорошо и следил за
мною всё с тою же скверною улыбкой. Тут случилось то,
чего я никогда не
забуду.
— Ну, вот и слава богу! — воскликнул он, порывисто схватывая
меня за обе руки, точно боялся,
что я сейчас выскользну. — Балычка? сижка копченого? Милости просим! Ах, да белорыбицы-то, кажется, и
забыли подать! Эй, кто
там? Белорыбицу-то, белорыбицу-то велите скорее нести!
— Ну, хорошо, не будем. А только
я все-таки должен тебе сказать: призови на помощь всю изворотливость своего ума, скажи,
что у тебя тетка умерла,
что дела требуют твоего присутствия в Проплеванной, но… отклони! Нехорошо быть сыщиком, друг мой! В крайнем случае мы ведь и в самом деле можем уехать в твою Проплеванную и
там ожидать, покуда об нас
забудут. Только
что мы
там есть будем?
— Зачем! Зачем! — повторил Перстень, начиная терять терпение, — затем,
что я там прошлого года орехи грыз, скорлупу
забыл!
Входим в лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника.
Мне кажется,
что это очень хорошо — навсегда уйти в лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В лесу нет болтливых людей, драк, пьянства,
там забудешь о противной жадности деда, о песчаной могиле матери, обо всем,
что, обижая, давит сердце тяжелой скукой.
— Если так — она спасена! Ну, детушки, — продолжал он, обращаясь к толпе, — видно, вас не переспоришь — быть по-вашему! Только не
забудьте, ребята,
что она такая же крещеная, как и мы: так нам грешно будет погубить ее душу. Возьмите ее бережненько да отнесите за
мною в церковь,
там она скорей очнется! дайте
мне только время исповедать ее, приготовить к смерти, а
там делайте
что хотите.
— То-то подгулял! Завалился спать —
забыл встать!
Я эвтаго не люблю, — подхватил старик, между тем как работник запрятывал под мышку гармонию, —
я до эвтих до гулянок не больно охоч…
Там как знаешь — дело твое, а только, по уговору по нашему,
я за день за этот с тебя вычту — сколько, примерно, принадлежит получить за один день, столько и вычту… У
меня, коли жить хочешь, вести себя крепко, дело делай — вот
что! Чтоб
я, примерно, эвтаго баловства и не видел больше.
— Боже мой, боже! — тяжело вздыхала Матица. —
Что же это творится на свете белом?
Что будет с девочкой? Вот и у
меня была девочка, как ты!.. Зосталась она
там, дома, у городи Хороли… И это так далеко — город Хорол,
что если б
меня и пустили туда, так не нашла бы
я до него дороги… Вот так-то бывает с человеком!.. Живёт он, живёт на земле и
забывает, где его родина…
Когда Орлову не хотелось ехать на свидание к Зинаиде Федоровне или когда он
забывал,
что обещал быть у нее,
я ездил на Знаменскую, отдавал
там письмо в собственные руки и лгал.
— Дядюшка-то? Да,
я думаю, он еще пять часов будет
там одеваться! К тому же так как у него совершенно нет памяти, то он, может быть, и
забыл,
что приехал к вам в гости. Ведь это удивительнейший человек, Марья Александровна!
— Это верно, доктор, — согласился
я. — Только вы
забываете,
что в Америке золотопромышленник самый мелкий получает полную цену добытого золота, а ваш старатель довольствуется третью этой цены. Затем, климатические условия в Америке совсем другие,
там неизмеримо шире развита промышленность, дешевле капиталы, наконец — предприимчивость янки вошла в пословицу…
Однажды на подобной проделке эскадронный командир крикнул: «Лисицкий,
что ты
там, мужик, делаешь?
Я тебя сейчас с коня сниму и так нафухтеляю,
что ты
забудешь все эти проделки!»
Я предложил поставить самовар, он согласно кивнул головой и, видимо,
забыв,
что полураздет, шлепая босыми ногами по мокрому полу, отвел
меня в маленькую кухню.
Там, прислонясь спиной к печке, он повторил...
— А
что мне в том? Не виновата
я богу! Не простит — не надо; простит — сама не
забуду, да! В аду — не хуже!
Там детей не будет со
мной!
Маменька — из всех маменек добрейшая —
забыв,
что они сами претерпели, принялись утешать
меня и уговаривали следующими словами:"Не тужи, Трушко. Будь
я канальская дочь, когда не переупрямлю его. А не то, поеду в Корнауховку (другая наша деревня) да
там вас и свенчаю. Пусть после того разведет вас".
— Резкий человек был, бесстрашной породы. Генерал так даже позеленел и говорит ему: «
Я вам, молодой человек, не сераскир! Не сераскир-с, а государя моего статский советник! Прошу не забывать-с…» Дмитрий Орестович повели этак плечом и говорят: «Ну,
там какой бы ни было, а
что напрасно беспокоитесь, это верно». И вышел, а генерал повернулся ко
мне: «Помни, говорит, ты это: никогда
я тебе этого не
забуду, ни-ког-да-с…» Вот, милостивые господа, какова правда на свете… Студент нагрубил, а Кругликов отвечай!..
Когда
я говорил про мызу,
я забыл вам сказать,
что там при усадьбе было самого лучшего, — это вот и есть маленький островок перед верандой.
А
там и говорят,
что не дал Бог.
Что за корысть великим воеводам
За дело земское стоять до смерти!
Им хорошо везде. С царем повздорил,
Так в Тушино, —
там чин дадут боярский;
Повздорил
там, опять к царю с повинной.
И все они, прости
меня Господь,
Для временные сладости
забылиО муке вечной. Им ли нас спасать!
«Для вашего отца впервые
яЗабыла стыд, — где у рабы защита?
Грозил он ссылкой, бог ему судья!
Прошла неделя, — бедная забыта…
А всё любить другого ей нельзя.
Вчера
меня обидными словами
Он разбранил… Но
что же перед вами?
Раба? игрушка!.. Точно: день, два, три
Мила, а
там? — пожалуй, хоть умри!..»
Тут началися слезы, восклицанья,
Но Саша их оставил без вниманья.
Если
я не найду этих паспортов, Евгения непременно запираться будет!.. Не дальше еще, как третьего дня, жаловалась на мою холодность и уверяла
меня в своей любви, а сама в это время яд, быть может, готовила, чтоб умертвить им
меня и захватить мои деньги!.. Ништо
мне, старому развратнику, ништо!.. Увлекся легкостью победы и красотою наружности,
забыв,
что под красивыми цветами часто змеи таятся! (Подходя к дверям и с нетерпением крича.)
Что же вы
там? Точно бог знает
что им сделать надо!
Я никому здесь не знаком,
А те,
что помнили, давно
забыли.
И
там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.
— Тс! Не сметь! Ни слова! Кто сказал,
что я хочу
забыть? Спиридонов, Испанский Дворянин… он ничем не дорожит, кроме чести, но его честь… тс!.. Он женится, да… Кто смеет обижать женщину? Мы все хуже женщин, да… непременно хуже… А пришел
я к вам вот зачем:
я вам, кажется,
там что-то сказал?
— А за тебя нет? — Она опять подошла к кровати и стала у ног. — Помни, Вася, — заговорила она с дрожью нахлынувших сдержанных рыданий, — помни… Ты уж предал
меня… Бог тебя знает, изменил ты
мне или нет; но душа твоя, вот эта самая душа, про которую жалуешься,
что я не могу ее понять… Помни и то,
что я тебе сказала в прошлом году
там, у нас, у памятника, на обрыве, когда решилась пойти с тобой…
Забыл небось?.. Всегда так, всегда так бывает! Мужчина разве может любить, как мы любим?!
— Терпеть не могу, — бормочет он, — когда девицы настолько забываются,
что теряют стыдливость. В этих шатаньях по саду, по темным аллейкам
я, кроме безнравственности и распущенности, ничего не вижу. Ты мать, а ничего не видишь… Впрочем, по-твоему, так и надо, чтоб девушка глупостями занималась… По-твоему, ничего, если они
там амуриться начнут… Ты сама бы рада на старости лет, стыд
забывши, на рандеву поскакать…
— А почему необходимо? А вот почему. Шелгунов в своих воспоминаниях… Да! Вот и в «Отечественных записках» за 1873 год… Так вот: верят,
что могучею силою обладает печатное слово… Могучею, да! Как это
там сказано?
Забыл. Погодите,
я вам как-нибудь прочту, у
меня выписка есть.
И то,
что он сказал,
я счел немного мрачной шуткой — это было участью всех тех, кто в безумии своем становится близок безумию войны и предостерегал нас.
Я счел это шуткой — как будто
забыл я в этот момент, плескаясь в горячей воде, все то,
что видел
я там.
— Если это тобой решено бесповоротно, то оборви сразу и не бывай
там… Нечего ей и растравлять напрасно сердце… Это будет все-таки честнее… А
я уже сам как-нибудь постараюсь ее успокоить… Уговорю, утешу…
Забудет… Должна
забыть. Не стоил ты ее, брат, и не стоишь… Вот
что…
— Ни Боже мой!..
Я все
забывал: кто
я, где живу…
что барин
я, гвардии штаб-ротмистр, племянник помещицы… Мало того, всякие дела
там, в Европе!.. В то время Испания в ходу была… Королева Изабелла, генерал Прим, кортесы, потом претенденты на престол… Все это вдруг показалось
мне такою пустяковинкой! Работа!.. Одна работа!.. Вот какая притча!
— Добрый Захарий доставит их, если найдешь случай переслать к нему, — говорил заключенный. — Зато на том свете, у престола бога буду молить о спасении его души. Увидишь Захария, скажи,
что я перед смертью со слезами благодарил его и
там не
забуду.
— Вы не можете себе представить,
что это значит, — рассказывал он, хватая мои руки своими тонкими, цепкими пальцами, — пока
я рисую,
я, знаете, совсем
забываю,
что это бесцельно, бываю очень весел и даже что-то
там такое свищу, и раз даже сидел за это в карцере, так как в вашей проклятой тюрьме и свистеть нельзя.